Два веса, две мерки [Due pesi due misure] - Лев Вершинин

Я беседовал с родителями некоторых его товарищей, и у меня сложилось впечатление, что у них с детьми примерно такая же история: и отсутствие взаимопонимания, и отчужденность, и равнодушие — все, как у нас. Не понимаю, что у них, у этих мальчишек, в голове. Я даже пробовал подглядывать за ними, когда они собираются своей компанией, и установил, что ругаются они здорово, а вот настоящей, связной речи я не услышал, они не умеют разговаривать даже друг с другом.

Больше всего меня пугает пустота их жизни. Мне не по себе оттого, что мой сын смотрит на экран выключенного телевизора, меня тревожит, что он не умеет разговаривать с людьми, что у него нет никаких интересов, увлечений, что мальчик подолгу молчит. Газет он не читает, ни в кино, ни на танцы не ходит. Я в его возрасте был совсем другим, но ведь известное дело — сейчас все не так, как прежде. Попробуй, советовали мне, всыпать ему как следует, но я против таких жестких мер, мне, современному родителю, не пристало бить своего сына только за то, что он сидит перед выключенным телевизором, или потому, что мы с ним не находим общего языка. Да и вообще, сын в свои пятнадцать лет вымахал под метр семьдесят пять, и не хотелось бы, чтобы ему пришло в голову поднять руку на меня — всякое ведь может случиться.

Последнее время я ему часто говорю: найди ты себе какое-нибудь хобби, что ли, или займись теннисом, футболом, прыжками с шестом, одним словом, каким-нибудь спортом — и интересным и в то же время полезным для здоровья. По мне, даже бильярд лучше, чем ничего. А он в ответ смеется, словно я несу невесть какую чепуху, хотя всем известно, что, когда мальчишка увлечен какой-нибудь игрой, пусть даже из-за этого страдают уроки, у него по крайней мере хоть голова занята и меньше опасности, что он пристрастится к чему-нибудь похуже. Я, конечно, имею в виду наркотики. Страх перед наркотиками преследует теперь всех родителей, как когда-то преследовал страх перед венерическими заболеваниями. Но если сегодня медицина справляется даже с сифилисом, то от наркотиков, особенно сильнодействующих, средства нет никакого.

Примерно месяц назад сын попросил купить ему мотороллер, «ламбретту». Сначала мне это показалось странным, но потом я подумал: лучше уж «ламбретта», чем наркотики. Осторожненько, чтобы не разозлить его, я попытался кое-что выведать. Я еще не забыл, как несколько лет назад моя двоюродная сестра купила своему сыну мотоцикл: парень сел на него — и был таков. Теперь время от времени он присылает открытки — то из Баден-Бадена, то из Гамбурга, Марселя, Амстердама… Крепко целую и привет. В прошлом месяце прислал открытку из Хельсинки. И чего он там, в Хельсинки, не видел? Я подумал: не хватало еще, чтобы эта история повторилась с моим мальчиком, и потому «ламбретту» я ему купил, да только подержанную, с изношенным мотором, но подремонтированную и с виду совсем новую. Уж на ней-то далеко не уедешь, решил я.

Однако сын и не собирался убегать из дому. Наоборот, с тех пор как у него появилась «ламбретта», сын и отвечает мне не так пренебрежительно, как прежде, и даже первый со мной иногда заговаривает. Он, например, объяснил мне, для чего ему нужен мотороллер: оказывается, они с одним мальчиком играют в шиппо. Слава богу, сказал я себе, теперь у него есть увлечение, и я наконец смогу жить спокойно.

Как-то вечером сын приехал домой весь разгоряченный, в разорванной куртке. Сел напротив меня и стал рассказывать, как здорово они повеселились. Тут я и узнал, в чем заключается эта самая игра в шиппо. Сын растолковал мне, что играть надо вдвоем: один сидит за рулем, другой — командует. Они гоняют на мотороллере по улочкам, прилегающим к Кампо ди Фьори — там никогда не бывает полицейских, — и на ходу вырывают у женщин сумочки. Сначала, чтобы натренироваться, они проделывали это со старушками. Старушки не могут бегать, и потому риск минимальный. После месяца таких тренировок они стали нападать на туристок, преимущественно иностранных.

Я спросил, зачем им нужны сумочки, и сын пояснил мне, что сумочки им вовсе не нужны, они даже отправляют их по почте владелицам — если находят какой-нибудь документ с адресом, а если адреса нет, бросают в Тибр. Одну сумочку, например, они отправили в Миннеаполис, в США, а случалось, отправляли в Канаду, в Бразилию и даже в Австралию или Японию. Ну а деньги? Что они делают с деньгами? «Деньги мы оставляем себе, — сказал сын, — без них игра потеряла бы всякий смысл и нам было бы уже неинтересно. Кроме того, деньги нужны и на покрытие расходов — надо же покупать горючее, чинить мотороллер, отправлять по почте сумки и так далее. Ты еще учти, сказал сын, что в сумках иногда оказывается иностранная валюта, и мы много теряем при фарцовке. Бывает, женщина, у которой вырываешь из рук сумку, поднимает крик и бросается за нами вдогонку, и это так будоражит… Добравшись до безопасного места, мы прямо покатываемся со смеху. А потом идем в какую-нибудь пиццерию или в кино. Деньги мы всегда делим поровну. За руль садимся по очереди, а жертву намечает тот, кто сидит сзади, он же должен и сумочку взять. Такое у нас правило игры».

В общем, похоже, они действительно здорово развлекаются. Позавидовать можно.

С тех пор как началась эта игра в шиппо, сын очень изменился к лучшему. Утром он уходит в школу, домой возвращается в половине второго, делает уроки, а потом укатывает на «ламбретте». Иногда он приводит с собой и приятеля, тогда они делают уроки вместе. А бывает наоборот — сын ходит к своему дружку, особенно когда им задают что-нибудь по математике: у того отец инженер, вот он и помогает ребятам составлять всякие там уравнения, решать задачки.

Я лично в математике ничего не смыслю, но с удовольствием слушаю, как сын заучивает наизусть стихи. Пасколи, например: «О, Валентино, нарядный, как боярышник в цвету!» Или Д'Аннунцио — «Пришел сентябрь, зовет нас в путь. Пора нам улетать…» Или Леопарди — «Как мил мне сей уединенный холм»… Прекрасно! Я всегда любил стихи. Многие стихотворения помню еще со школьной скамьи, так что могу подсказывать сыну, даже не заглядывая в книгу.

Часто сын возвращается домой, когда я уже в постели, но, если он приходит пораньше, мы подсаживаемся к телевизору и вместе смотрим передачу, а потом обмениваемся впечатлениями. Прошли времена, когда мальчик часами сидел перед слепым экраном. Если по телевидению нет ничего интересного, он рассказывает об игре в шиппо — и всегда с восторгом. Однажды за вечер им удалось взять целых пять сумок. Время от времени я его по-отечески предостерегаю: гоняя на большой скорости по таким тесным улочкам, они могут задавить кого-нибудь или сами разбиться. Я взял с него слово, что на деньги от следующего шиппо они приобретут страховой полис. Мальчики сказали, что обязательно так и сделают. Славные мальчишки, а теперь еще и веселые, беспечные — в общем, такие, какими и должны они быть в этом возрасте.

Позавчера ребята вернулись вечером в прекрасном настроении и сообщили новость: они купили себе мотоцикл марки «кавасаки». Пришлось спуститься во двор посмотреть. Мальчики сказали, чтоб я не беспокоился: они обо всем позаботились — и о страховке, и о водительских правах. Лично я на «кавасаки» никогда бы сесть не рискнул, но должен признать: вещь что надо.

ПЕСОК НА ЗУБАХ{12}

Перевод Е. Дмитриевой.

Прошло много лет, прежде чем я решился сказать правду. Теперь, когда меня спрашивают, люблю ли я море, я спокойно отвечаю: нет, не люблю. Казалось бы, что тут особенного, но у всех от удивления глаза на лоб лезут: как так? почему? непостижимо! Мне не верят, думают, я оригинала из себя строю, будто мне делать больше нечего — мне-то, часовщику! Часовое дело — это честная и точная наука. Жизнь, по-моему, тоже честная и точная наука. Часы и жизнь вранья не терпят.

Почему, собственно, море или цветы обязательно должны всем нравиться? Разве я не имею права сказать: некоторые цветы я не люблю? Оказывается, не имею: оказывается, все цветы прекрасны, и о них нельзя говорить плохо. Хотя взять, например, фуксию — что в ней красивого? Висюльки серо-буро-малиновые, как виноградные выжимки, листья уродливые, а к тому же приторный запах. Или другой цветок с невыносимым, прямо-таки тошнотворным запахом — тубероза. Я не боюсь признаться: фуксия и тубероза мне противны, если надо — могу это даже в письменном виде подтвердить.

Еще одна трудная и даже более деликатная проблема — дети. Не спорю, дети — это святыня, детей надо понимать и по возможности любить. Но почему меня надо считать чудовищем, раз я убежден, что дети бывают симпатичные и несимпатичные? Если это дети моих клиентов — их волей-неволей приходится терпеть, хотя иной раз попадаются такие, которых так бы и убил на месте. Само собой разумеется, я в жизни пальцем не тронул ребенка, ни своего, ни чужого, но неужели я не могу сказать про неприятных детей, что они неприятные? Выходит, не могу, запрещено, как будто все дети — ангелы небесные.